Неточные совпадения
Его обогнал жандарм, но он и черная тень его — все было сказочно, так же, как деревья, вылепленные из снега, луна, величиною в чайное блюдечко, большая звезда около нее и синеватое, точно лед, небо — высоко над белыми холмами, над красным пятном
костра в
селе у церкви; не верилось, что там живут бунтовщики.
После чая я
сел у огня и стал записывать в дневнике свои наблюдения. Дерсу разбирал свою котомку и поправлял
костер.
— Балаган! — закричал я своим спутникам. Тотчас Рожков и Ноздрин явились на мой зов. Мы разобрали корье и
у себя на биваке сделали из него защиту от ветра. Затем мы
сели на траву поближе к огню, переобулись и тотчас заснули. Однако, сон наш не был глубоким. Каждый раз, как только уменьшался огонь в
костре, мороз давал себя чувствовать. Я часто просыпался, подкладывал дрова в
костер, сидел, дремал, зяб и клевал носом.
—
Сядет солнце, мы запалим
костер, вскипятим чаю, есть
у нас хлеб, есть мясо. Хочешь арбуза?
Снегу, казалось, не будет конца. Белые хлопья все порхали, густо
садясь на ветки талины, на давно побелевшую землю, на нас. Только
у самого огня протаяло и было черно. Весь видимый мир для нас ограничивался этим
костром да небольшим клочком острова с выступавшими, точно из тумана, очертаниями кустов… Дальше была белая стена мелькающего снега.
Уж стал месяц бледнеть, роса пала, близко к свету, а Жилин до края леса не дошел. «Ну, — думает, — еще тридцать шагов пройду, сверну в лес и
сяду». Прошел тридцать шагов, видит — лес кончается. Вышел на край — совсем светло, как на ладонке перед ним степь и крепость, и налево, близехонько под горой, огни горят, тухнут, дым стелется и люди
у костров.
Он приподнялся и
сел.
У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки, с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое, мрачное лицо, с насупленными бровями, ясно виднелось в свете угольев.
Пьер вернулся, но не к
костру, к товарищам, а к отпряженной повозке,
у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову,
сел на холодную землю
у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно-одинокий смех.